Тысячелетие любви: самые красивые письма о чувствах за последние десять столетий

Приводим выдержку из вис Харальда в переводе Николая Львова, сделанном в конце XVIII века.

Не досуж ли, не горазд ли я на восемь рук?

Я умею храбро драться и копьем бросать,

Я веслом владеть умею и добрым конем,

По водам глубоким плавать я навык давно;

По снегам на лыжах бегать аль не мастер я?

А меня ни во что ставит девка русская.

***

Неужель та девка красная подумает,

Что тогда я сбруей ратной не умел владеть,

Как стоял в земле полуденной под городом,

И в тот день, как с супостатом битву выдержал,

Не поставил богатырской славе памятник?

А меня ни во что ставит девка русская.

***

Я рожден в земле высокой, во Норвегии,

Там, где из лука стрелять досужи жители;

Но чего мужик боится, я за то взялся:

Корабли водить меж камней по синю морю,

От жилой страны далеко по чужим водам;

А меня ни во что ставит девка русская.

Пожалуй, самая известная история любви в эпоху Средневековья — это трагический роман Элоизы и Абеляра. Французский философ был преподавателем у юной и красивой Элоизы, племянницы и воспитанницы влиятельного парижского священнослужителя Фульбера. Он учил ее еврейскому и греческому языкам, этическими и теологическими вопросами, а также диалектике. Но помимо этого они активно изучали язык любви — и зашли значительно дальше поцелуев. Узнав о романе между ними, Фульбер прекратил свидания влюбленных. Им пришлось скрываться и тайно венчаться. Элоиза родила в изгнании сына. История закончилась плохо: мстящие родственники оскопили Абеляра, его карьера была разрушена, обоим возлюбленным пришлось уйти в монастырь.

Но напоминанием об их любви стала сохранившаяся переписка, которая случилась через 20 лет после окончания их романа. Элоиза только прочитала работу Абеляра «Историю моих бедствий», в которой тот рассказал о своей жизненной драме. Письма полны чувств — порой нежных, порой горьких. Вот выдержки из послания Элоизы к Абеляру.

«...Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась, как ты и сам знаешь, о доставлении наслаждений не себе, а тебе, и об исполнении не своих, а твоих желаний. И хотя наименование супруги представляется более священным и прочным, мне всегда было приятнее называться твоей подругой или, если ты не оскорбишься, — твоею сожительницей или любовницей. Я думала, что чем более я унижусь ради тебя, тем больше будет твоя любовь ко мне и тем меньше я могу повредить твоей выдающейся славе.

<...>

Я принесла тебе много вреда, но во многом, как ты сам знаешь, я совсем невиновна. <...> Я всецело предаю себя твоему суду и во всем подчиняюсь твоему свидетельству. Скажи мне, если можешь, только одно: почему после нашего пострижения [в монахи], совершившегося исключительно по твоему единоличному решению, ты стал относиться ко мне так небрежно и невнимательно, что я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получая от тебя письма? Объясни мне это, если можешь, или же я сама выскажу то, что чувствую и что уже все подозревают. Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний.

<...>

До сих пор я верила, что я много значу в твоих глазах: ведь я исполнила все ради тебя и поныне во всем продолжаю тебе повиноваться. Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоему приказанию. Если я этим ничего пред тобою не заслужила, посуди сам, сколь ненужными оказались мои старания! Ведь я не могу ожидать за это никакой награды от Бога: очевидно, что я так поступила совсем не из любви к нему. <...> Ведь я, да видит Бог, нимало не усомнилась бы по твоему приказанию предшествовать тебе или следовать за тобою, даже если бы ты поспешил в царство Вулкана, ибо душа моя была не со мной, а с тобой! Даже и теперь, если она не с тобой, то ее нет нигде: поистине без тебя моя душа никак существовать не может».

Многим известна история любви английского короля Генриха VIII и красивой аристократки Анны Болейн. Страсть женатого монарха к девушке оказалась столь сильная, что она разрушила государственные устои и судьбы людей. Ради того, чтобы жениться на Анне, Генрих решился на развод со своей супругой Екатериной Арагонской и пошел на конфликт с Ватиканом. Однако брак не принес ему счастья (и наследника мужского пола, которого король так жаждал). Когда страсть к новой жене угасла, Генрих VIII завел любовницу, уличил королеву в изменах, инцесте с собственным братом и колдовстве, а затем казнил.

Однако в период влюбленности в Анну Генрих посылал ей пронзительные и нежные письма, которые дошли до наших дней. Читая их, сложно представить печальный конец этой истории любви:

«Возлюбленная моя и друг мой, мое сердце и я передаем себя в Ваши руки, в смиренной мольбе о Вашем добром расположении и о том, чтобы Ваша привязанность к нам не стала бы меньше, пока нас нет рядом. Ибо не будет для меня большего несчастья, нежели усугубить Вашу печаль. Достаточно печали приносит разлука, даже больше, чем мне когда-либо представлялось. Сей факт напоминает мне об астрономии: чем дальше полюса от солнца, тем нестерпимей жар. То же с нашей любовью, ибо отсутствие Ваше разлучило нас, но любовь сохраняет свой пыл — по крайней мере с моей стороны. Надеюсь, с Вашей тоже.

Уверяю Вас, что в моем случае тоска от разлуки настолько велика, что была бы невыносима, не будь я твердо уверен в прочности Ваших чувств ко мне. Не видя возможности оказаться рядом с Вами, я посылаю Вам вещицу, которая более всего близка мне, сиречь браслет с моим портретом, с тем устройством, о котором Вам уже известно. Как бы я хотел оказаться на его месте, чтобы видеть Вас и то, как Вы будете радоваться ему. Писано рукой Вашего верного слуги и друга, Г. Р.»

Ни Маргарет Брюс, ни Джон Пастон не были яркими историческими деятелями, однако история их любви оказалась значимой для мировой истории. Семейный архив Пастонов отличается большим количеством писем, датированных XV веком, и в этом собрании обнаружена любовная переписка Маргарет и Джона, которая стала первым известным примером Валентинки на английском языке.

В 1477 году юная девушка написала своему жениху письмо ко Дню святого Валентина. В нем она назвала возлюбленного «настоящей Валентинкой» и заверила, что не будет «в добром здравии ни тела, ни сердца», пока не получит от него ответ. В письме, из которого читатель узнает, что их брак оказался под угрозой, Маргарет делится своей печалью: ее мать пыталась уговорить отца увеличить ей приданое, но пока безуспешно. Однако если Джон любит ее, он все равно женится на ней:

«Но если ты любишь меня, а я искренне в это верю, ты не покинешь меня из-за этого», — писала она.

Мы знаем конец этой любовной истории — он был счастливым. Пара в конечном итоге поженилась, и в этом союзе родилось трое детей.

Знаменитого императора французов, великого полководца Наполеона Бонапарта и его возлюбленную Жозефину Богарне нет необходимости представлять. История их любви и страсти — одна из самых известных в мире, и она не раз становилась вдохновением для композиторов и режиссеров. Наполеон был на шесть лет младше возлюбленной. Когда они познакомились, она уже побывала замужем и имела детей от первого брака. Наполеон же в то время — генерал, чью дальнейшую блестящую карьеру еще трудно было предсказать. Вступив в брак, Наполеон и Жозефина активно переписывались, и их послания дошли до наших дней. Вот одно из них, отправленное Бонапартом 13 ноября 1796 года — примерно через полгода после их бракосочетания.

«Я больше тебя не люблю... Наоборот, я ненавижу тебя. Ты — мерзкая, глупая, нелепая женщина. Ты мне совсем не пишешь, ты не любишь своего мужа. Ты знаешь, сколько радости доставляют ему твои письма, и не можешь написать даже шести беглых строк.

Однако чем Вы занимаетесь целый день, сударыня? Какие неотложные дела отнимают у Вас время, мешают Вам написать своему очень хорошему любовнику? Что мешает Вашей нежной и преданной любви, которую Вы ему обещали? Кто этот новый соблазнитель, новый возлюбленный, который претендует на все Ваше время, не давая Вам заниматься супругом? Жозефина, берегись: в одну прекрасную ночь я взломаю твои двери и предстану пред тобой.

На самом деле, мой дорогой друг, меня тревожит то, что я не получаю от тебя вестей, напиши мне быстро четыре страницы, и только о тех приятных вещах, которые наполнят мое сердце радостью и умилением. Надеюсь скоро заключить тебя в свои объятия и покрыть миллионом поцелуев, жгучих, как лучи солнца на экваторе. Бонапарт».

Роман жены российского императора Александра I с кавалергардом Алексеем Охотниковым длился два года и, пожалуй, был одним из самых скандальных в истории Императорского дома Романовых. В момент, когда роман был на своем пике, о нем, пожалуй, знал только сам император. Дело в том, что в 1806 году Елизавета Алексеевна забеременела и родила девочку. А Александр I, который первым из супругов завел отношения на стороне и испытывал чувство вины, даже признал ребенка, чтобы не выносить сор из избы.

Остальные члены ближнего круга узнали о романе только после смерти Елизаветы Алексеевны в 1826 году (до широкой публики слухи о нем дошли лишь в конце XIX века). Разбирая ее личные документы, они наши письма от Охотникова. И послания оказались столь откровенными и скандальными, что император Николай I, деверь Елизаветы, после прочтения решил немедленно их сжечь ради сохранения престижа семьи. Но перед этим он показал письма своей жене Александре Федоровне, которая выписала несколько цитат.

«Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном», — вот например.

Уничтоженные послания любви Охотникова к Елизавете Алексеевне не сохранились. Но до наших дней дошел интимный дневник императрицы. Императрица вела его до того, как она и Охотников стали любовниками. В нем описано нежное, почти школьное чувство влюбленности, которое Елизавета испытывала в начале отношений. Не имея возможности нарушить этикет и заговорить с объектом страсти напрямую, она ловила взгляды и намеки Охотникова и записывала свои ощущения. Вот выдержка из ее интимного дневника.

«Вечер в Собрании. День весьма примечательный. Как только мы вошли и уселись на банкетках, входит Vosdu (так Елизавета называет Охотникова — прим. ред.) и дружески приветствует какого-то человека, стоявшего с несколькими другими драгунскими офицерами, светлая тесьма и лиловый воротник. Затем он обвел в высшей степени безразличным взглядом весь ряд дам, в котором сидела и я, но, кажется, меня не заметил, а если и заметил, это для меня вовсе не лестно, раз я произвела на него так мало впечатления, и все же я чувствовала некоторую радость оттого, что видела его, а он при этом и не догадывался, что я его вижу. К тому времени, как я во второй раз на него поглядела, он уже заметил меня, ибо наши глаза встретились.

Вскоре стали танцевать полонезы, я и без того была уже немного раздосадована тем, как он пробежался глазами по женщинам, сидевшим в одном ряду со мною, так что я, проходя возле него в нескольких полонезах, не смотрела. Обжора был очень занят разговором с каким-то ужасным старым генералом. Я возвратилась на свое место, Vosdu вновь стал мил. Император пожелал, чтобы танцевали экосезы, я танцевала с господином Уваровым. Vosdu занял место напротив нас и оставался там в продолжение всего тура экосеза.

Я была ни жива ни мертва, я так смутилась от счастья, что предпочла бы провалиться сквозь землю. Мне было очень неловко танцевать на глазах у Vosdu, это было впервые и столь открыто. Мне случалось танцевать в самых разных ситуациях, но на сей раз это было поистине очаровательно. И все же я была сердита на то, как Vosdu смотрел на всех мелькавших перед ним женщин, он всех их разглядывал, не пропустил ни одной.

<...>

[Я была] рада, что мое предчувствие меня не обмануло, счастлива, что видела его, но в то же время недовольна, как мы бываем недовольны избалованным ребенком, которому в глубине души прощаем, не в силах противиться его обаянию».

У лауреата Нобелевской премии по литературе Эрнеста Хэмингуэя и одной из величайших актрис классического Голливуда Марлен Дитрих, кажется, никогда не было полноценного романа. Но их связывала многолетняя эпистолярная любовь, которую они выражали посредством писем. Хэмингуэй и Дитрих познакомились в 1934 году на борту французского круизного лайнера «Иль де Франс». Между ними возникла своего рода любовь с первого взгляда. Хэмингуэй называл великую актрису Капусткой (так он обыгрывал популярное в США прозвище немцев), a она звала его Папой. То, что произошло после знакомства, Хемингуэй назвал «неудачной попыткой синхронизации». Потому что в моменты, когда Марлен Дитрих была свободна от отношений, Эрнест Хэмингуй в них состоял, и наоборот. Писатель и актриса сохраняли привязанность друг к другу десятилетия, до смерти Хэмингуэя в 1961-м.

В одном из писем к Марлен писатель говорит:

«Я восхищаюсь тобой. Пожалуйста, знай: я люблю тебя. Иногда я забываю о тебе, как забываю о том, что мое сердце бьется. Но оно ведь бьется!»

В другом письме Дитрих, у которой портрет Хэмингуэя висел у изголовья кровати, писала:

«...пора сказать, что я думаю о тебе постоянно. Перечитываю твои письма раз за разом и говорю о тебе лишь с избранными. Я перенесла твою фотографию в спальню и смотрю на нее довольно беспомощно».

После самоубийства Хэмингуэя Дитрих так отозвалась о своем эпистолярном возлюбленном:

«Он был моей "гибралтарской скалой", и этот титул нравился ему. Прошли годы без него, и каждый год становился больнее предыдущего. <...> Он был мудрым человеком, мудрейшим из всех советчиков, главой моей собственной религии. <...> Мне очень не хватает его. Если бы была жизнь после смерти, он поговорил бы со мной теперь, может быть, этими длинными ночами... Но он потерян навсегда, и никакая печаль не может его вернуть. Гнев не исцеляет. Гнев на то, что он оставил тебя одну, ни к чему не приводит. Во мне был гнев, но в этом ничего хорошего нет».

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Хочешь следить за событиями в мире роскоши? Подписывайся на «RR Россия» в Telegram и «ВКонтакте».

Фото: Wikipedia