Архитекторы быта

Заха Хадид, пожалуй, самая знаменитая действующий архитектор. Найдётся немало людей, которые спутают Фуксаса с Кулхаасом, но о «единственной женщине—обладательнице Притцкеровской премии» слышали все. Хотя на фоне остальных архитекторов она выделяется не только по гендерному признаку. Хадид—совершенно отдельное явление, планета, движущаяся по собственной орбите, как назвал свою ученицу Рэм Кулхаас. Её проекты меньше всего похожи на результат человеческой деятельности, скорее это что-то из области геологии: реки застывшей лавы, сдвиги породы, причудливые горные ландшафты, взломанные глыбы льда. Чтобы доказать, что подобные конструкции можно построить и даже использовать, архитектору понадобился не один год: долгое время заказчиков пугала сложность проектов и сама Заха, известная тяжёлым характером и бескомпромиссностью. Зато сейчас она главная звезда, с ней мечтают работать все, в том числе мебельные фабрики. Самый преданный поклонник Хадид—итальянская марка Sawaya & Moroni. Владельцы компании Вильям Савайа и Паоло Морони широко смотрят на вещи—их хадидовскими фантазиями не испугаешь. Совместными усилиями они изготовили не меньше десятка предметов—от диванов со стульями до светильников и серебряной посуды. И все они в точности повторяют здания и инсталляции Хадид. Те же плавные или изломанные линии, странное перетекание плоскостей, холодность и кажущаяся неудобность. Самое удивительное творение—светильник Vortexx. Он похож на траекторию светящейся точки, нарисованную в графической программе, или взмах ленты гимнастки, зафиксированный чувствительной фотокамерой. Внушительная конструкция (180 і 100 см) сделана из прозрачного акрила со встроенными светодиодами, причём цвет и интенсивность освещения пользователь может регулировать самостоятельно. В связи со сложностью и дороговизной светильник не запущен в массовое производство, но доступен по заказу. Такая же участь постигла и последнюю интерьерную работу Хадид—кухню Z. Island, совместный проект DuPont™ Corian® и марки Ernestomeda (о котором мы подробно рассказывали в ноябрьском номере RR за 2006 г.). Кухня настолько сложна и необычна, что просто не может производиться в промышленных масштабах. Главные элементы Z. Island, два острова, напоминают пластические скульптуры. «Я изучала такие природные явления как таяние льда и сход ледников,—объясняет Хадид,—и с помощью 3D-технологий и уникальных свойств Corian®, мне удалось воплотить их пластику в кухне». Не всякий человек сможет ужиться с айсбергами, вроде этой кухни или одноимённых диванов. Наименее радикальный способ заполучить немножко Захи—приобрести её серебряный сервиз, придуманный для «архитекторской» серии Alessi. С одной стороны, полезная вещь, с другой—натуральный макет здания великой Захи Хадид.

НОРМАН ФОСТЕР

Если про Хадид говорят, что главное у неё ещё впереди, то Норман Фостер носит звание «архитектора №1» уже давно. У него нет единого стиля, какого-то изобразительного приёма, который повторялся бы от проекта к проекту. Чаще других встречаются сферы и полусферы, однако форма не является самоцелью. Каждый конкретный случай заставляет его придумывать новые формы и изобретать новые приёмы. Фостер никогда не ставит задачи поразить, хотя часто достигает именно этого эффекта. Главная его особенность как архитектора—аккуратное отношение к среде (не в смысле соответствия ей, а в смысле «не навреди») и маниакальная забота о будущих жителях (работниках, посетителях и т. д.) здания. Все проекты Фостера можно определить как user friendly, хотя этот термин чаще используют по отношению к технике. Ветровые турбины, энергосберегающие материалы, электродвигатели на солнечных батареях, обилие живых деревьев—его дома похожи на города в городе, которые могут существовать автономно, максимально используя то, что даёт природа, и не нанося ей вреда. Удобство является главным качеством и всех его многочисленных интерьерных проектов. Видом своим они скорее разочаровывают. Сложно представить что-то более простое и неоригинальное. Исключение составляет серия мягкой мебели Foster 500/505, выпущенная Walter Knoll, и изначально созданная для берлинского рейхстага. Что касается остальных вещей, то, не зная имени создателя, их не заподозришь в «дизайнерском» происхождении. Однако в этом и есть главное отличие работ Фостера. Он не стремится к оригинальности. Если на стуле не будет удобнее сидеть оттого, что у него изогнутые ножки, а лампа не станет лучше светить, если закрутить её в спираль, он никогда не сделает их такими. Главное для Фостера, как и в архитектуре, удобство. Это понимаешь, когда знакомишься с его вещами поближе. Стулья, стеллажи, столы, лампы и прочее, такие непримечательные на вид, оказываются продуманными до мелочей. Самые масштабные из интерьерных проектов архитектора—это кухня Place для Dada и серия сантехники Norman Foster, сообща производимая марками Duravit, Hansgrohe и Hoesch. В них мы наконец-то видим обтекаемые формы, знакомые по архитектурным проектам Фостера, и опять-таки призванные сделать вещи более эргономичными. В случае с «архитектором №1» можно не волноваться, что платишь только за бренд. Напротив, имя здесь—скорее приятное дополнение.

СТИВЕН ХОЛЛ

Имя американца Стивена Холла у нас пока не то чтобы на слуху, однако у себя на родине именно его, а не Фостера, именуют «архитектором №1». Холл воплощает образ практикующего теоретика или теоретизирующего практика. Не меньше, чем собственно создание проектов, его интересует подведение под них философской базы. Почти все его проекты предстают некими посланиями и метафорами чего-либо. При этом Холлу удаётся сочетать в своих проектах ультрасовременность (если не футуристичность) с архаикой. Он много использует дерево и камень, не строит небоскрёбов и почти все здания пытается поделить на отдельные части, создавая комбинацию разновеликих объёмов и пустот. Эдакий конструктор «Лего» для великанов, который выглядит довольно неуклюже; кажется, тронь—и развалится. Двери, окна, лестницы—всё в домах Холла живёт своей жизнью, неподвластной общим правилам. Они непропорциональны и могут появиться в самых неожиданных местах, а то и вовсе отсутствовать. Ещё один любимый приём—перфорация. Собственно, это те же окна и двери, но так глубоко утопленные, что кажутся дырами. Недавно в Токио прошла его выставка, для которой он продырявил множество материалов и соответствующим образом их подсветил.

ФРЭНК O. ГЕРИ

Положение Фрэнка О. Гери в архитектуре довольно противоречиво. С одной стороны, по возрасту (77 лет) он вполне классик, с другой—музей Гуггенхайма в Бильбао, принесший ему всемирную славу, был построен всего десять лет назад. Первая половина его карьеры прошла почти незаметно: он не слыл ни звездой, ни даже оригиналом. Его истинные предпочтения проявились лишь в его собственном доме, который он облицевал рифлёной сталью и окружил забором из проволоки. Собственно, с того момента, когда кто-то сказал архитектору, что его дом куда интереснее того, что он строит для заказчиков, и началась настоящая карьера О. Гери. Его причисляют к поздним модернистам и деконструктивистам, но главное, что у него, в отличие от многих, и в самом деле есть—это свой собственный стиль. Он начинал как керамист, поэтому привык вольно обращаться с материалом. Здания для него—что глина: лепи, что хочешь. Вот он их и мнёт, гнёт, рвёт и закручивает в невероятные спирали. Правда, предпочитая использовать материал, далёкий от керамики,—металл.

Многие годы посредником между фантазией архитектора и реальностью работает компьютер (кстати, бюро О. Гери одним из первых начало использовать 3D-программы). А в докомпьютерные времена приходилось сложновато, поэтому архитектор тренировался на мелочах вроде мебели. В отличие от большинства знаменитых коллег, для которых малые формы—это что-то вроде развлечения, он занимался этим всерьёз. Собственно, мебель он делал ещё в те времена, когда О. Гери-архитектора мало кто знал. Для него это была возможность поэкспериментировать с формой и материалами без того, чтобы убеждать заказчиков в реальности своих замыслов и терпеть их приступы паники, а также преодолевать собственные сомнения. Первая серия стульев и столов Easy Edges (1969−1973 гг.) была выполнена из гнутого многослойного гофрокартона, которым архитектор заинтересовался, когда делал из него макеты. Далее последовали эксперименты с гнутой фанерой, но это было менее оригинально (его опередила чета Эймсов) и давало меньше свободы, чем смола, с помощью которой можно было делать скульптурную мебель. Картонная мебель вышла под маркой Vitra, деревянную выпустила Knoll International, а смоляной занялась Heller. Несколько раз О. Гери довелось работать по заказу: например, он сделал украшения для Tiffany & Co., часы для Fossil, чайник для Alessi, бутылку для водки Wyborowa и т. д. Но тем не менее даже эти вещи громко заявляют, что их сделал не кто иной, как создатель музея Гуггенхайма.

ЖАН НУВЕЛЬ

Знаменитый француз Жан Нувель—один из столпов hi-tech направления в архитектуре. Все его строения супертехнологичны и рациональны. Вопросы удобства эксплуатации и вписанности в окружающую среду для него не менее, а то и более важны, чем эстетика (поэтому его часто сравнивают с Фостером). Как и английский архитектор, Нувель старается максимально использовать природные данные места за счёт продуманной конструкции и материалов. Его фавориты—стекло и металл. Сочетание расхожее, но Нувель творит из этой простоты чудеса. И то как он работает с этими холодными материалами, выдаёт в нём не инженера, но романтика. Если обычно функция стен—отгородить внутреннее пространство от внешнего мира, то у французского архитектора они, напротив, связующее звено. Прозрачные стеклянные, за которыми просматривается продолжение пейзажа, или полированные до состояния зеркала стальные, в которых окружающий пейзаж отражается, внешние конструкции зданий создают эффект растворённости в пространстве. Нувель объединяет новые здания с существовавшим на этом месте миром, причём иногда в прямом смысле: прозрачные стены Фонда Картье в Париже окружают многовековой кедр, в Центр культуры и конгрессов входят воды Люцернского озера, комплекс жилых зданий в Вене построен внутри старого газгольдера. Пейзаж и свет—полноправные участники проектов Нувеля. Чтобы постичь замысел архитектора, нужно наблюдать его здания в разное время, замечая, как они меняются в зависимости от освещения и как на смену естественному приходит искусственное, ещё более причудливое (например, барселонская башня Torre Agbar начинает переливаться разными цветами, на потолки номеров концептуального отеля The Hotel начинают транслироваться кадры из фильмов и т. д.).

Стиль Нувеля-дизайнера мало чем отличается от стиля Нувеля-архитектора. Причём дизайн для него—не баловство, а целое направление в работе. Мебельные марки довольно активно пользуются его услугами. В числе клиентов: Matteograssi, Sawaya & Moroni, Molteni & Co. (а также её кухонный бренд Dada и подбренд Unifor), Poltrona Frau, Zeritalia и др. За редким исключением, предметы Нувеля отличаются теми же свойствами, что и его здания: бесплотность и зеркальный эффект. Столы настолько незаметны, словно мечтают раствориться в воздухе, стулья вместо обычных сидений и спинок снабжены воздушной плетёнкой из кожаных ремней, посуда блестит и переливается. Во время последней миланской выставки Нувель представил свой совместный проект с Corian® (cм. фото вверху), где нашлось место и его любимому приему—использованию игры света.

ДОМИНИК ПЕРРО

О Доминике Перро у нас заговорили после его победы в конкурсе на строительство нового здания Мариинского театра. С тех пор он стал нам как родной. Между тем его творчество по-прежнему мало кто себе представляет. Один из лучших архитекторов Франции, он сделал не так много действительно «звёздных проектов». А те, что удалось реализовать, нередко вызывали бурную общественную полемику. Известность ему, как и Нувелю, принесло участие в программе Миттерана по созданию «крупных проектов». В случае с Перро это была Национальная библиотека: четыре здания в виде раскрытых книг, ограничивающие пустое пространство внутри. С момента завершения строительства прошло больше 10 лет, но здание до сих пор обсуждается и критикуется. Широкой общественности вообще сложно оценить красоту минималистичных проектов Перро. Впрочем, со времён библиотеки его стиль несколько изменился. Некоторое время назад архитектор увлёкся металлической сеткой, прочным и пластичным материалом, который позволяет ему закутывать каркасы зданий и придавать им самую разную форму. Он сам говорит, что теперь начал мыслить не как архитектор, а как модельер, который не строит, а кроит и сшивает. Именно золотой сеткой Перро планировал накрыть купол нового Мариинского театра. Её он активно использует и в своих дизайн-проектах. Перро подчёркивает, что создание предметов интерьера для него не отдельный вид деятельности, а продолжение архитектуры. В области дизайна он сделал немного, но эти вещи столь же минималистичны, и едва ли не в каждой второй используется металлическая сетка. Для Sawaya & Moroni он вырезал из неё ковёр и «сшил» светильник, который смотрится даже нарядно за счёт сложного фасона, для Fontana Arte тоже создал серию ламп. И в крупных, и в малых формах Перро удаётся доказывать, что человечный минимализм возможен.—RR