Прима-балерина Большого театра Элеонора Севенард о жизни в балете

Танец со мной с момента, как я себя помню. Мама привела меня в балетный кружок в мои три года, и я не сопротивлялась, мне очень нравилось. Я и дома продолжала танцевать, устраивала домашние концерты. Но перед поступлением в академию имени Вагановой, когда мне было девять, мама со мной серьёзно поговорила: «Если ты туда поступаешь, то начинаешь получать профессию, и это должно быть и твоим решением, твоим выбором». И это был мой выбор — осознанный и желанный.

Педагог может с тобой говорить сурово, делать замечания в любой форме, потому что он твой соратник, который с тобой с утра до ночи, видит тебя любой и знает, как ты должна выглядеть. Он тебе желает добра, твой успех — его успех, твоё поражение — его поражение. Конечно, мы уже не подростки, а взрослые люди, но иногда нелишне бывает напомнить, например, об отдыхе, о том, что нужно заняться восстановлением. Иногда мы об этом забываем, рискуя получить травмы, аналогичные спортивным.

В 38 лет, имея 20 лет стажа в театре, балерины и танцовщики могут выходить на пенсию. Но если ты звезда, исполнитель мирового уровня, и театр в тебе нуждается, никто тебя не уволит. Обычно после 40 артисты сами переходят в педагогику или находят себя в чём-то другом. Но есть примеры прекрасных балерин за 40 в отличной форме, они продолжают танцевать. У молодых артистов нет на этот счёт никакого предубеждения. Наша профессия строится на уважении. Придя в театр, я всем говорила «вы». В академии имени Вагановой с царских времён традиция: при встрече педагогу — неважно, танца или математики, — ученицы младших классов должны сделать реверансик.

Я — праправнучка Иосифа Кшесинского, брата Матильды Кшесинской и тоже танцовщика (балетмейстера Мариинского, позже Кировского, театра. — Прим. ред.). У нас в семье с тех пор с балетом никто не был связан. С детства мне рассказывали о Матильде, у нас дома хранились её сценические костюмы. О ней в последнее время часто говорят в контексте её личной жизни, но она была прекрасной танцовщицей, первой сделала 32 фуэте. Раньше, когда я ещё была, так сказать, «недораскрыта» в профессии, я чуть-чуть стеснялась родства, словно на меня накладывали определённые ожидания, возможно, связанные только с именем Кшесинской. Но теперь, когда я уже уверенно стою на ногах, понимаю, что это потрясающе — быть частью давней артистической балетной династии.

Балет — не только аплодисменты и успех, это преодоление себя. Но мы все люди, можем себе позволить пойти на мероприятие, пообщаться. Это важная часть профессии артиста. Если человек замкнут, духовно не развивается, то он не интересен в целом, и это очень видно на сцене. Помимо физической составляющей нашего труда есть ещё и актёрская, в любом твоём образе должна быть наполненность. Мне интересно разговаривать с людьми, часто в обычной беседе я нахожу детали для своих ролей. Артисты старшего поколения рассказывают просто сумасшедшие истории про свою жизнь. И они всегда говорят нам: «Не бойтесь жить». Мы живём полной жизнью, но подчиняемся расписанию, поскольку всё же принадлежим театральному миру и не можем просто так свою энергию расплёскивать.

Если балерина говорит, что у танцовщицы не должно быть семьи, то, возможно, это связано с какой-то тяжёлой личной историей. Я считаю, что любовь в жизни человека — на первом месте. Все балетные спектакли — про любовь. Ты можешь не посвящать всю свою жизнь только семье, не быть домохозяйкой: балерина должна заниматься классом, репетициями, выходить на сцену — это отнимает много времени и сил. Но сейчас не нужно отказываться от возможности быть женой, иметь детей. У нас в театре практически у всех балерин есть любимые люди. У некоторых прима-балерин — три, четыре ребёнка. Раньше такое было невозможно представить. Но сейчас медицина шагнула вперёд, и восстанавливаться стало проще. А место для любви в человеческом сердце всегда найдётся.

Балерин часто жалеют: «Едите один салат». Но я правда люблю вкусный греческий салат больше любого другого блюда. Секрет салата — хорошие овощи и оливковое масло. Когда всё кислое, то невозможно это есть, на этом работать. А от сыра фета в салате иногда отказываюсь, он всё же довольно жирный.

В академии я очень хотела вырасти, потому что была самой маленькой в классе. Мама давала мне с собой каждый день на обед тёртую морковочку — для роста. Педагог как-то спросила: «Ты что стала такая оранжевая, морковку всё время ешь?» Пришлось дозировать порции. Морковка помогла: мой рост около 170 сантиметров. Выше — не очень хорошо в классическом балете, где балерина должна быть ниже ростом и изящней партнёра. А вот в современном танце быть рослой вполне допустимо.

Хороший классический танцовщик может быть хорошим современным исполнителем. Обратная ситуация сложнее. В классическом балете нас с детства, 8—9 лет, учат форме, позициям, фокусируются на формировании тела, когда оно растёт, видоизменяется, трансформируется. Мы трансформируем тело в процессе роста: заламываем стопы, растягиваем связки, суставы. Балерины выворотно ходят, потому что нам с детства разворачивали ноги. А взрослый, сформировавшийся вне классического балета человек должен себя не трансформировать, видоизменять, а деформировать, ломать под каноны классического танца. И не сможет этого сделать, если он не физиологический уникум. Такие случаи редко, но бывают — люди, по своей природе одарённые для балета.

Проект «Две Анны» стал для меня творческим вызовом. Когда мне предложили участие, я согласилась не раздумывая, репетировала, отказываясь от собственных выходных, — настолько было красиво и безумно интересно. Имена хореографов балета — Юрия Посохова и Павла Глухова — сейчас у всех на слуху, это наши самые востребованные хореографы. И главное — моя героиня, Анна Ахматова, её любовная линия с Модильяни. Никто не знает, что между ними было на самом деле. Сюжет — скорее видение хореографов и режиссёра Феликса Михайлова. Я в спектакле — совсем юная Ахматова в Париже. Она ещё влюблённая, лёгкая, а не сформировавшаяся женщина с железным характером, обременённая грузом своей трагической жизни. Мне очень нравятся костюмы модельера Светланы Тегин для Ахматовой: все оттенки синего. Идеально сочетается с хореографическим текстом.