«Лифчик» против «бюстгальтера»: тряпки от-кутюр
Различия между лексикой начала, середины и конца XX века огромны, собственно, как и между самой одеждой этих эпох. Есть ещё одно очень важное свойство у этих слов: они характеризуют не только время, но и отдельных людей. По тому, какие названия одежды человек знает и использует, часто можно определить пол, возраст, место жительства и некоторые другие его характеристики.
Вот, например, если человек произносит слово «лонгслив», очевидно, что он молод и с некоторой вероятностью женского пола (работники модной индустрии — не в счёт). А вот слово «тельник» скорее мужское, хотя женщины давно и прочно освоили тельняшки.
С местом жительства дело обстоит немного тоньше, но есть очень яркие примеры. Слово «бадлон» (с вариантами «бодлон» и «банлон») сразу выдаёт петербуржца — в поисковой системе «Яндекс» отмечено, что такой запрос очень часто исходит именно из Ленинградской области. Иначе говоря, «бадлон» — это петербуржское название водолазки (так говорят в Москве, но не только). А ещё эту же одежду называют «гольф». Считается, что так говорят в Киеве, хотя это уже менее точная локализация. Иногда слово выдаёт даже более индивидуальные характеристики. Например, выбор между «лифчиком» и «бюстгальтером», по-видимому, сообщает нам что-то о воспитании и даже характере человека и во многом напоминает выбор между «женой» и «супругой».
Приведу ещё один известный пример из этой области. Владимир Набоков написал свой самый известный и самый скандальный роман «Лолита» на английском языке и опубликовал его во французском издательстве в 1955 году. Во второй половине 60-х годов он сам перевёл его на русский язык, хотя это и нельзя назвать в полной мере точным переводом. По сути, этот текст может считаться другим вариантом романа, предназначенным специально для русских читателей. В дискуссии о качестве этого текста переводчики отметили, что Гумберт однажды видит Лолиту в синих ковбойских панталонах.
Знал или не знал об этом Набоков, неизвестно, но для него слово «джинсы» в русском тексте было невозможно. Сейчас мы можем только гадать о его переводческих стратегиях, но выбор им слов зависит не только от возраста, но и вообще от его авторских особенностей, от его отношения к языку.
Названия одежды приходят и уходят. Но об уходе слов говорить всегда труднее, легче привести примеры современной лексики. Она стала гораздо более дробной, чем была. «Лоферы», «слиперы», «эспадрильи», «слипоны», «оксфорды», «монки», «броги» и другие названия совсем недавно вошли в русский язык. Я хоть и лингвист, но признаю своё бессилие и считаю достижением хотя бы то, что я понимаю, что эти слова относятся к обуви, а не, например, к брюкам. Для брюк, впрочем, существуют свои разнообразные наименования, такие как «слаксы», «чинос», «афгани», «чуридары» и т. д. Недаром ведь именно сейчас появилось множество тестов на знание названий одежды и обуви, в которых обычный человек угадает дай бог если 20 процентов.
К счастью, русский язык сохранил пока ещё слова «туфли» и «ботинки», «брюки» и «юбка», которыми могут воспользоваться в магазинах люди постарше или те, кто просто не слишком вовлечён в мир современных вещей. Но я бы не советовал пребывать в уверенности, что с этими словами ничего никогда не случится и они останутся с нами.
Постепенный уход слов можно проиллюстрировать важнейшим когда-то словом «сорочка». Оно до сих пор сохранилось в номенклатуре названий и может встретиться на ярлыке или чеке, но едва ли найдётся мужчина, называющий так свою рубашку. Именно «рубашка» вытеснила «сорочку» как нейтральное название одежды. Это, кстати, касается и женского нижнего белья. «Ночной рубашкой» или даже «ночнушкой» назовут женщины свою ночную сорочку. Как тут не обратиться к словарю Даля, где сорочка толкуется следующим образом: рубаха, рубашка; || женская, кисейная манишка, до пояса; || блуза, круглая, верхняя одёжа, верхняя рубашка, рабочая, охотничья и пр. В качестве примера употребления приводится выражение Он в сорочке родился, хорошо нам всем известное, но только с заменой «сорочки» на «рубашку».
Есть и более редкие слова, об уходе которых нельзя не сожалеть, ведь, уходя, они забирают с собой частички нашей (а иногда и мировой) культуры.
Кепке «восьмиклинке» посвящена даже одноимённая блатная песня: «Я помню, носил восьмиклинку, / Пил водку, покуривал план, / Влюблён был в соседскую Зинку / И с нею ходил в ресторан».
Названия одежды несут память не только о культуре, но и о людях, с ними связанных. Приведу два примера. Плащ из прорезиненной ткани назвали «макинтошем» в честь химика Чарльза Макинтоша, который жил в XVIII–XIX веках и эту ткань изобрёл. А китель с мягким стоячим воротником на пуговицах и большими накладными карманами назвали «френчем» в честь носившего его фельдмаршала Джона Френча, одного из главных британских военачальников в Первой мировой войне. Френч полюбился таким диктаторам, как Иосиф Сталин и Мао Цзэдун.
Закончить разговор о названиях одежды хочется парадоксальным образом. В XX веке, особенно в 60–70-е годы, по отношению к одежде, вполне модной и хорошей, стали использовать вроде бы совсем неподходящие слова: «тряпки», «шмотки», «барахло». И конечно, эти слова много говорят нам, но не о самой одежде, а об отношении к ней и, как это ни пафосно прозвучит, о духе времени, ироничном и постмодернистском.
Фото: Текст: Максим Кронгауз